Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
Бывало ли такое, чтобы в студии творилось настоящее волшебство?
Мы записывали вещи вроде Niche – если вы ее слышали, значит, вы настоящий упертый фанат, – в общем, там практически нет пения, это псевдоджазовая вещь, какую The Beatles, наверное, могли бы записать на Abbey Road. Мне лично больше всего нравятся альбомы вроде Abbey Road… Все эти маленькие путешествия, монтаж из творений, которые стоят рядом друг с другом. Я не хочу приписывать себе авторство или что-то такое, но мой творческий вклад обычно состоял в том, что я подбивал их сделать что-нибудь еще более экспериментальное. Когда я в последний раз записывал с Мэттом вокал, мы поговорили, и я сказал: «Ты работаешь с другими людьми, все нормально?» И он ответил: «Я бы на твоем месте не беспокоился, Пол. Каждый раз, когда мы раздвигаем границы, мы делаем это с тобой». Я считал и до сих пор считаю это большим комплиментом.
Именно поэтому они выбрали вас для начала работы над Absolution?
Думаю, да. Все началось с таких разговоров, словно они собирались записать целый концептуальный альбом. Я тогда много работал с психическим здоровьем, и – это были только разговоры, но мы собирались сделать что-то на тему безумия и сумасшествия, разрабатывать эту тему. Очевидно, кое-какие элементы все равно остались. От нашей работы осталась, например, Butterflies And Hurricanes, и мне очень нравится грандиозность музыки. Помню, Мэтт позвонил мне, когда они решали, с кем записываться, и сказал: «Меня в ночи осенило, я чуть прямо на руке это себе, блин, не записал! Корнхилл – для саунда, Рив – для эмоций!» Очень типичный, очень мэттовский момент, с него мы и начали работу. Были, конечно, и другие соображения; они посматривали на американский рынок, так что американский продюсер стал естественным выбором. В общем, они сделали пару вещей с нами, а потом уехали в Штаты работать с Кости, да так там и остались.
Огромные оркестры оказались переборами для некоторых песен?
Все прошло хорошо. На диск не попало буквально совсем чуть-чуть из того, что мы тогда начали. Я лично считаю, что Blackout – это самая классная их работа, обожаю такие вещи. Обычно, если ты приходишь в студию, а там музыканты-струнники, они довольно-таки заносчивые ребята. Считают, что они выше всего этого и что согласились только потому, что не нашлось никакой «настоящей» работы. Muse тогда еще не были так уж широко известны, но Мэтт сел и сыграл своего «псевдо-Рахманинова» на пианино, и у них челюсти отвисли! Весь оркестр в восторге на него вытаращился. Момент был замечательным, потому что до тех пор во время работы постоянно было определенное разделение между «настоящими музыкантами» и группой, но после этого все изменилось. Для меня это было очень творческим временем, очень волнующим. Мы работали с аранжировщицей струнных по имени Одри Райли, она реально потрясающе талантлива, и они с Мэттом вместе работали над партиями струнных. Отчасти красота вещей вроде Butterflies And Hurricanes состояла в том, что у нас не должно было быть никаких границ, они действительно должны были быть вот настолько масштабными, и, как мне кажется, нам это удалось.
Вы согласны, что эти песни можно назвать «выставочными образцами» альбома?
Мне нравится так думать! Рад, что еще кто-то со мной согласен. Единственное, что я не понял насчет Butterflies, так это то, почему ее не взяли песней в фильм о Джеймсе Бонде.
А что произошло с Apocalypse Please?
Я помню, что у нас какая-то песня вообще не работала; мы записали ее в неправильном темпе. Мы с Джоном переделали ее в нужном темпе – с помощью технологии это сделать можно, – чтобы проверить, получится ли что-нибудь хотя бы так, но не получилось. У них не было таких денег, как сейчас, бюджет был довольно ограниченным. На самом деле нам надо было вернуться и начать все сначала, но у нас не было ни бюджета, ни времени на это. Вот что я помню о песне, которая не получилась. По-моему, она называлась Eternally Missed и попала на какой-то японский релиз.
Сафта Джеффери
Как в то время изменилась структура менеджмента?
Насколько помню, к тому времени, как группа завершила третий альбом, Энтони Эддис стал работать все активнее. Энтони взяли бизнес-менеджером по нашей рекомендации, чтобы он работал с гастрольной деятельностью. Когда мы с Деннисом были менеджерами группы, мы не брали с них денег, мы работали бесплатно. Поскольку у нас были права на запись и издание, мы с самого начала решили, что за менеджмент с них денег брать не будем. В общем, мы решили, что группе нужен бизнес-менеджер, который будет заниматься гастролями, потому что это главная сторона их деятельности, и, когда гастроли стали большими, нагрузка на нас сильно возросла. Сами понимаете: после турне вы получаете все эти чеки и счета, особенно когда вы каждый день работаете с маркетингом, промоушном, планированием гастролей и видео. В общем, Энтони Эддиса взяли бизнес-менеджером группы; он был опытным бухгалтером, который очень хотел получить эту работу, и ему очень нравилась группа. Полагаю, это была просто постепенная эволюция, и, в конце концов, он стал брать на себя больше работы.
Глен Роу
Я отлично помню, как вы ходили по Редингу‐2002 переодетым в шпрехшталмейстера и носили за собой целый пучок огромных воздушных шариков.
Вся вот эта штука со шпрехшталмейстером… Мэтта всегда очень забавляло то, что мой отец был рестлером, а еще они очень любили пародировать речи, начинающиеся со слов «Леди и джентльмены!», и после фотосессии для Hullabaloo Мэтт уговорил меня каждый день выходить переодетым в шпрехшталмейстера и произносить речь, как перед боксерским поединком. Он всегда говорил: «Мы из Тинмута, мы называемся Muse» и хихикал, потому что как такое скажешь с настоящей рок-н-ролльной энергичностью? Например: «Леди и джентльмены! Из Тинмута, графство Девон… Muse!»
Еще я помню подготовку к Редингу. Нам сказали, что за каждую минуту опоздания или превышения выделенного времени штрафуют на 1000 фунтов, а Muse, блин, были настоящими королями опозданий и переигрываний, потому что они разносили все в куски и веселились. Во время подготовки я провел три концерта, по-моему, в Германии, с секундомером, записывая с точностью до секунды, во сколько каждая песня начиналась и заканчивалась. Мне было очень интересно, сколько времени проходило между песнями – опять-таки с точностью до секунды, – и каким-то волшебным образом они идеально уложились во время. Это одна из тех странных вещей, которые специально отрепетировать невозможно. А потом, буквально на последнем концерте перед Редингом, они решили добавить еще песню, и я такой: «Да вы что, охренели?» У меня чуть инфаркт не случился. До этого на двух фестивалях мы играли ближе к середине, так что нам давали меньше времени. Это был последний фестиваль до Рединга, единственный раз, когда мы могли прогнать сет с правильной длиной всех песен и перерывов. Просто волшебство какое-то: им удалось вписать сет в отведенное время практически идеально, секунд 35, что ли, осталось. Идеальнее не бывает. В общем, [в Рединге] мы готовили группу к выступлению, а у меня всегда очень строгая процедура. Я привожу их в гримерку, мы вчетвером там запираемся и обсуждаем шоу, и в этот момент небеса буквально разверзлись. Словно все ангелы решили нас разом обоссать. В общем, вместо того, чтобы пойти в гримерку, Мэтт в последний момент решил переодеваться в автобусе. И я бегу из гребаной гримерки в автобус, тащу туда полотенца и всякое такое. У Мэтта был такой милый черно-красно-белый кожаный ремень. По-моему, подарок какого-то фаната. В общем, неважно, откуда он взялся, но почему-то каждый раз, когда он надевал этот ремень, у нас выходили замечательные шоу. В общем, он не мог найти ремень, и мы бегали по автобусу, за какие-то секунды до того, как нас должны были вызвать, и искали его. Я всегда делал одну штуку – Мэтт раздевался до пояса, я надевал ему ушные мониторы, а потом приклеивал их к спине пористым скотчем, и каждый раз я шлепал его по жопе, а тут он вообще с ума сошел, расхохотался как бешеный, потому что, несмотря на весь хаос, я все равно не забыл его шлепнуть. Он потерял ремень, на улице гребаный ливень, мы уже опаздывали, а я тоже, блин, переодевался в этот дурацкий костюм с париком. Они настаивали, чтобы я надевал парик, потому что так я типа больше похож на немца. Помню, я пытался надеть долбаный парик и шляпу, подготовить их, а когда мы вышли из автобуса, нас тут же накрыло дождем, и мы смеялись, идя к сцене. Помню, я оглянулся на них, и тут мне вдруг сунули микрофон, чтобы я их представил, я посмотрел на секундомер и понял, что мы уже опаздываем. Я не мог сказать им, что мы опаздываем, это был их момент славы, по-моему, мы опаздывали на две минуты, уже когда просто вышли на сцену. Понимая, что наш сет всего на тридцать пять секунд короче отведенного времени, я запаниковал. А потом вдруг я, похоже, впервые в жизни понял, как они себя чувствуют, когда я выхожу и представляю их в свете прожектора. Помню, я вышел под свет прожектора и увидел лотки с пиццей и лапшой и гребаные зонтики. Смотришь вперед, а видишь один ливень и гребаные зонтики везде, просто невероятно, и мне показалось, словно время остановилось. А потом, когда я начал их представлять, я оглянулся, и Мэтт и Дом хихикали, и, едва увидев это уголком глаза, я понял, что вот он, их волшебный момент, в который они стали суперзвездами. Несмотря на то что они чуть не обосрались от волнения, они все равно нашли какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы видеть, как я выхожу, одетый как дебил, и объявляю их в духе комментаторов бокса в шестидесятых. Еще до того, как они вышли на сцену, я понял, что у них все получилось. То была слепая вера, и я помню, как они вышли на сцену, и когда Мэтт поднял руку, все в тот момент словно сложилось вместе, и они были лучшей группой на всей чертовой планете. Все остальные палатки были пусты, все собрались там. Я снял парик и, помню, бежал под дождем, одетый как придурок, к звукорежиссерской вышке, но не смог туда пробиться. Даже по сторонам толпа была очень плотной. Словно половина Англии съехалась в Рединг, чтобы посмотреть Muse. Такие эмоции.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
